Момент, когда с Голда слетают все маски, и остается полузабытое - еще в смертной жизни - желание беззаботно поддразнить любимую девушку. Глаза блестят, лицо помолодело, улыбка совершенно мальчишеская. И у Белль тревога мгновенно сменяется смехом, она даже не обижается на него за то, что он так ее разыграл. А потом вспоминаешь, что случится через какую-нибудь минуту...
Такое ощущение, что Румпельштильцхена мироздание с особым удовольствием карает в те моменты, когда он позволяет себе забыться и быть человеком, а не вечно бдящей/на метр в землю зрящей/все ходы записывающей персонификацией хитропопого коЗла. И, самое печальное, что эта кара способна скорее подвести его к мысли, что как раз нельзя расслабляться (читай: позволять себе человеческое), а нужно вечно бдеть и под землю зреть (читай: копить силы и ни в коем случае не отказываться от своего проклятия). Какой уж тут редемпшен в таких условиях, если Румпельштильцхен вечно вынужден корить себя за то, что, действуя по-человечески, здесь не успел, там не увидел, тут недосмотрел. А намагичил, сманипулировал - вроде снова в выигрыше.