I can kill demons. I can crash cars. Things are looking up! (с)
И немного о высоком, чтобы не создавалось впечатления, что я тут только бездуховно Ванс вкуриваю. 
Собственно, продолжаю бронтеманьячить - и большей частью только тоскливо облизываться на все богатство биографической литературы, которая имеется исключительно на английском, а потому не переводится и не спирачивается. С другой стороны, не могу перестать удивляться, что жизнь трех пасторских дочек так и остается неэкранизованной аж с семидесятых годов, про Шарлотту ведь уж точно такую костюмную мелодраму можно снять, что просто ух!
Роман без хэппи-эндаОбнаружила я тут, что между остенитками и бронтеанками (бронтезаврами?) существует или существовало негласное... ну, не соперничество даже, а взаимное вежливое неодобрение.
Убежденных бронтеанок разумного возраста с разумными же аргументами, чем Шарлотта посрамляет Джейн, как-то не попалось, а в остенитском стане, кажется, Шарлотте сдержанно сдержанно пеняют на то, что она - не Джейн, слишком увлекалась описанием горелых замков и готичных бледных гувернанток в ущерб здравому смыслу и хорошему юмору и оставила далеко не восторженный отзыв о творчестве мисс Остен. Да и вообще, пожалуй, проявила себя Шарлоттой не Бронте, а Лукас, когда на закате перезрелого девичества вцепилась в последние замаячившие на горизонте мужские штаны и протащилась за ними через отцветающие вересковые пустоши к унылому семейному камельку и запертой в столе рукописи, тогда как могла бы, не отвлекаясь на всякие глупости, жить для английской литературы.
Ну и как противодействие последнему преступлению против читающего человечества был приведен аргумент, что мисс Остен, когда мимо нее прокатил последний брачный экипаж с молодым-богатым-туповатым женихом, отвернулась и пошла за чепчиком и письменным прибором. И я тут что-то задумалась: а ведь Шарлотта тоже изначально отказала мистеру Николсу, а после него - более интеллектуальному мистеру Тейлору. Конечно, нельзя исключать, что в это время у нее были тусклые надежды на мистера Смита (блин, пишу это и начинаю думать, что всем бы беззубым старым девам так везло еще и выбирать между желающими!), но в целом моральная готовность ограничиться в жизни чепчиком и письменным прибором у Шарлотты имелась.
И хотя долгое время (благодаря Элен Насси и Элизабет Гаскелл) имелось представление об Артуре Николсе как о пресловутом Коллинзе из "Гордости и предубеждения" или, по крайней, как о Сент-Джоне, ледяным поцелуем увлекающем бедную Джейн Эйр в глубины повседневной безотрадности, куда не долетают рочестеровские романтические вопли сквозь время и пространство, в последнее время у исследователей наметилась тенденция рисовать его скорее в благоприятном свете. По письмам Шарлотты сложилось у меня впечатление, что ее захватило врасплох ощущение, что за ней, впервые в ее жизни, романтически - даже романически - ухаживают! И в тоне писем, на мой взгляд, очень даже чувствуется все это "Ух тыыыыыыыы! Такое происходит - и со мной?!!!", отсюда и скурпулезные подсчеты, сколько несчастных взглядов мистер Николс бросил на нее, сколько злых - на папеньку Бронте, обедает ли или морит себя голодом, собирается ли уезжать и что по этому поводу говорят в деревне.)) А потом, благодаря всем этим страстям посмотрев на папиного викария без прежнего предубеждения, иначе оценила и возможность брака с ним.
Мне кажется, это был принципиально важный момент в готовности Шарлотты принять предложение (причем второе! что она сделала аж через полтора года после первого) - кандидат в женихи, во-первых, сделал его не на холодную голову, потому как приличному джентльмену тридцати четырех лет давно пора подыскать достойную жену, а трепеща и бледнея, во-вторых, не среагировал на отказ в духе "Не очень-то и хотелось! Кто там следующая?", а страдал по-настоящему, в-третьих, вел себя благородно, даже когда казалось, что никакой надежды на взаимность не будет.
Итак, мистер Артур Белл Николс - на первый взгляд, ну совершенно не романтический герой (разве что чуточку внешне - высокий, темноволосый, мрачноватый на вид). Неплохое образование, но крайне жесткие религиозные принципы и круг интересов, ограниченный приходскими делами, которыми он занимался в режиме электровеника, успевая венчать, отпевать, учить детишек в воскресной школе, выгуливать собак семейства Бронте, коротать вечера со слепнущим Патриком Бронте и восемь лет практически не привлекать внимания Шарлотты Бронте.
А потом он делает предложение Шарлотте, и ее жизнь превращается в роман:
...Разгневанный и возмущенный Патрик Бронте фактически отказывает своему викарию от дома, пишет ему оскорбительные письма, ругмя ругает за то, что бедный викарий осмелился просить руки его прославленной дочери - да не иначе эта безродная наглая шавка Артур Николс мечтает только о деньгах Шарлотты! По деревне начинают ползти слухи, вскоре все знают, что произошло, Николс ходит больной, бледный, отказывается от еды, продолжает ответственно выполнять свои обязанности и готов свалить хоть в Австралию миссионером.
...Напряженность растет, папа Патрик и Артур начинают уже цапаться на людях, нервы у Николса периодически сдают настолько, что при виде Шарлотты в церкви он смертельно бледнеет, дрожит и теряет дар речи на глазах у всего прихода (чувствительные прихожанки потихоньку начинают всхлипывать.)
...И вот наступает день окончательного прощания. Николс, собравшийся уезжать из прихода, приходит в дом Бронте сдать дела приходской школы, не застает Шарлотту (в столовой, где она обычно сидела в это время, идет уборка), и ему становится так хреново, что он в голос рыдает у садовой калитки. Шарлотта видит эту сцену в окно, не выдерживает и выбегает в сад, чтобы сказать мистеру Николсу несколько утешительных слов - но по-прежнему не может дать ему ни малейшей надежды.
...Влиятельные знакомые Шарлотты, сочувствуя молодому викарию, предлагают ему два хороших места, но он отвергает оба предложения, не желая уезжать далеко от Хауорта. Более того, он набирается духа писать Шарлотте в тайне от ее отца. На первые письма она не отвечает, но потом не выдерживает, и завязывается переписка, а потом и начинаются встречи - в тайне от мистера Бронте.
...В конце концов Шарлотте удается переупрямить папу, и тот соглашается принять "другого мужчину" в своем доме в качестве зятя (тем более, что новый помощник во всех отношениях уступает расторопному и ответственному мистеру Николсу). Артур соглашается и жить под крышей тестя, заботясь о нем до конца его лет, и на брачный контракт, по которому все деньги Шарлотты не переходят мужу, а даже в случае ее смерти достаются отцу.
(Ну и еще более романическая вишенка на торте: как уже упоминалось, Патрик Бронте был уверен, что раз уж Николс - сын фермера (как и сам Патрик, кстати), то и родственники у него такие же нищие, тупые и необразованные, так что Шарлотта ехала на медовый месяц в Ирландию, несколько обеспокоенная перспективой знакомства с семьей Беллов, усыновивших когда-то Артура. И вдруг выясняется, что Николс все это время молчал о том, что родичи-то как раз богатые, успешные и образованные, и поклонники творчества Шарлотты, и живут в полном слуг доме, так что вышла она за настоящего джентльмена из хорошей семьи, - сюжетный ход, который Джейн Остен, я думаю, всецело бы одобрила).
Вот чем не очередная история о гордости, предубеждении и доводах рассудка?
Конечно же, ангелом небесным Артур Николс не был и после свадьбы в самом деле пытался заполнять все ее свободное время собой (впрочем, вполне ведь понятное желание со стороны мужчины, который к этому браку шел два долгих года, а до того еще несколько лет не осмеливался признаться Шарлотте в своих чувствах) и пытался заставить Эллен Насси, подругу и многолетнюю корреспондентку Шарлотты, сжигать "слишком откровенные" письма своей жены, чтобы потом чего не вышло наружу. С другой стороны, Шарлотта, судя по письмам, прошла путь от уважения "мистера Николса" к симпатии "к Артуру", а от нее к теплой привязанности к "моему дорогому мальчику". И нет никаких свидетельств (кроме заявления той же Эллен Ниссей, отчаянно ревновавшей Шарлотту к ее мужу и как раз создавшей миф о зловеСЧем тиране), что Николс прямо-таки запрещал Шарлотте заниматься творчеством (он, кстати, ее романы читал, и с удовольствием). Даже здоровье Шарлотты за первые полгода свадьбы, до несчастливой ее беременности, заметно окрепло, ее перестали мучить бесконечные простуды, головные боли и невралгия (цинично предположу, что благодаря - в том числе - наконец-то вошедшему в ее жизнь сексу).
Возможно (и вполне вероятно), что в дальнейшем из Артура еще повылезало бы много чего мужского-викторианского, но в то же время все, его знавшие, отмечали, что он был человек добрый, заботился о своей умирающей жене (в последние дни так и вовсе находился при ней безотлучно), потом шесть лет присматривал за тестем, который с ним окончательно примирился. А еще готовил к печати ранние произведения Шарлотты и пресловутую слегка начатую "Эмму", сберег много юношеских произведений Шарлотты, ее брата и сестер, и даже умирая (полвека спустя, будучи во втором счастливом браке), попросил повесить ее портрет в свою комнату и умер с именем первой жены.
Чего не любил, так это публичности, да. Болезненно переживал всякие посторонние попытки покопаться как следует в ее биографии, общался только с немногими исследователями, но зато и не пытался добиться славы и денег, спекулируя на ее имени и наследии.
(Да и вообще, если представить, трагичнейший ведь конец романа и для него случился, не только для Шарлотты: только женился на любимой женщине, только она забеременела - как вдруг ее болезнь, долгие мучения, смерть, и снова нет ничего, ни жены, ни ребенка.)
В общем, к чему я это? Да, пожалуй, к тому, что, пусть даже Шарлотта ничуть не меньше Джейн мечтала о браке по любви, может быть, не так уж плохо она поступила, что дала шанс человеку, который на первый взгляд кажется заурядным и непримечательным, а при ближайшем рассмотрении оказался способен на порывы и решения, казалось бы, плохо сочетающиеся с образом недалекого, преисполненного чувством собственной значимости, викария? Может быть, Джейн Остен такой ход вполне одобрила бы и в романе (вспомним того же Эдварда Феррарса), и в жизни. Не знаю, стоит ли жалеть, что в окружении Джейн не нашлось мужчины достаточно неблагоразумного, чтобы проникнуться ею самой, а не ограничиться столь осмотрительными (и, на мой взгляд, столь печальными в ее романах) подсчетами годовых доходов, - может быть, кстати, самой Джейн это было не слишком нужно, но Шарлотта, кажется, все же не пожалела слишком сильно о том, что сама стала героиней романа, пусть и на короткое время.
И, кстати, о (почти) литературном. При том, что "Джен Эйр" - любимая мною книга, и ее можно перечитывать бесконечно, то как реалистическое повествование, то как романтическую историю, то как готический роман, все же "Городок" произвел на меня более сильное впечатление - но его-то мне перечитывать совсем не хочется, настолько его стылый холод пробирает до костей (и со столькими тоскливыми мыслями коррелирует, увы). И именно поэтому, на мой взгляд, романы Джейн не произвели большого впечатления на Шарлотту оттого, что ее-то собственное жизненное пространство куда легче было украсить безумными женами на чердаках и разбитыми молнией каштанами, чем пытаться вообразить на фоне чужих домов и школ, могил сестер и брата и кабинета с ревнивым старым папой сады Пемберли. Разумеется, Шарлотта вовсе не была загадочной девой с мрачных пустошей, но все же кажется мне, что главное отличие ее от Остен - отсутствие чувства защищенности. Джейн тоже совершенно не как сыр в масле каталась и на свою семью ишачила изрядно, но все-таки при ней всегда была любимая сестра, братья худо-бедно заботились, а перспектива работать на чужих людей даже в страшном сне не стояла.
Говоря более внятно: Джейн могла находить отдушину в уютной стороне стабильной повседневности, когда жизнь, в общем-то, хороша уже потому, что там временами есть все эти
чаепития, балы, сплетни и разговоры о замужестве; Шарлотта - делать вид, что "есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю", чтобы не остаться один на один с той повседневностью, в которой стабильности нет ни на грош и проблемы приходится решать самой-самой.
Собственно, продолжаю бронтеманьячить - и большей частью только тоскливо облизываться на все богатство биографической литературы, которая имеется исключительно на английском, а потому не переводится и не спирачивается. С другой стороны, не могу перестать удивляться, что жизнь трех пасторских дочек так и остается неэкранизованной аж с семидесятых годов, про Шарлотту ведь уж точно такую костюмную мелодраму можно снять, что просто ух!Роман без хэппи-эндаОбнаружила я тут, что между остенитками и бронтеанками (бронтезаврами?) существует или существовало негласное... ну, не соперничество даже, а взаимное вежливое неодобрение.
Убежденных бронтеанок разумного возраста с разумными же аргументами, чем Шарлотта посрамляет Джейн, как-то не попалось, а в остенитском стане, кажется, Шарлотте сдержанно сдержанно пеняют на то, что она - не Джейн, слишком увлекалась описанием горелых замков и готичных бледных гувернанток в ущерб здравому смыслу и хорошему юмору и оставила далеко не восторженный отзыв о творчестве мисс Остен. Да и вообще, пожалуй, проявила себя Шарлоттой не Бронте, а Лукас, когда на закате перезрелого девичества вцепилась в последние замаячившие на горизонте мужские штаны и протащилась за ними через отцветающие вересковые пустоши к унылому семейному камельку и запертой в столе рукописи, тогда как могла бы, не отвлекаясь на всякие глупости, жить для английской литературы.Ну и как противодействие последнему преступлению против читающего человечества был приведен аргумент, что мисс Остен, когда мимо нее прокатил последний брачный экипаж с молодым-богатым-туповатым женихом, отвернулась и пошла за чепчиком и письменным прибором. И я тут что-то задумалась: а ведь Шарлотта тоже изначально отказала мистеру Николсу, а после него - более интеллектуальному мистеру Тейлору. Конечно, нельзя исключать, что в это время у нее были тусклые надежды на мистера Смита (блин, пишу это и начинаю думать, что всем бы беззубым старым девам так везло еще и выбирать между желающими!), но в целом моральная готовность ограничиться в жизни чепчиком и письменным прибором у Шарлотты имелась.
И хотя долгое время (благодаря Элен Насси и Элизабет Гаскелл) имелось представление об Артуре Николсе как о пресловутом Коллинзе из "Гордости и предубеждения" или, по крайней, как о Сент-Джоне, ледяным поцелуем увлекающем бедную Джейн Эйр в глубины повседневной безотрадности, куда не долетают рочестеровские романтические вопли сквозь время и пространство, в последнее время у исследователей наметилась тенденция рисовать его скорее в благоприятном свете. По письмам Шарлотты сложилось у меня впечатление, что ее захватило врасплох ощущение, что за ней, впервые в ее жизни, романтически - даже романически - ухаживают! И в тоне писем, на мой взгляд, очень даже чувствуется все это "Ух тыыыыыыыы! Такое происходит - и со мной?!!!", отсюда и скурпулезные подсчеты, сколько несчастных взглядов мистер Николс бросил на нее, сколько злых - на папеньку Бронте, обедает ли или морит себя голодом, собирается ли уезжать и что по этому поводу говорят в деревне.
)) А потом, благодаря всем этим страстям посмотрев на папиного викария без прежнего предубеждения, иначе оценила и возможность брака с ним.Мне кажется, это был принципиально важный момент в готовности Шарлотты принять предложение (причем второе! что она сделала аж через полтора года после первого) - кандидат в женихи, во-первых, сделал его не на холодную голову, потому как приличному джентльмену тридцати четырех лет давно пора подыскать достойную жену, а трепеща и бледнея, во-вторых, не среагировал на отказ в духе "Не очень-то и хотелось! Кто там следующая?", а страдал по-настоящему, в-третьих, вел себя благородно, даже когда казалось, что никакой надежды на взаимность не будет.
Итак, мистер Артур Белл Николс - на первый взгляд, ну совершенно не романтический герой (разве что чуточку внешне - высокий, темноволосый, мрачноватый на вид). Неплохое образование, но крайне жесткие религиозные принципы и круг интересов, ограниченный приходскими делами, которыми он занимался в режиме электровеника, успевая венчать, отпевать, учить детишек в воскресной школе, выгуливать собак семейства Бронте, коротать вечера со слепнущим Патриком Бронте и восемь лет практически не привлекать внимания Шарлотты Бронте.
А потом он делает предложение Шарлотте, и ее жизнь превращается в роман:
...Разгневанный и возмущенный Патрик Бронте фактически отказывает своему викарию от дома, пишет ему оскорбительные письма, ругмя ругает за то, что бедный викарий осмелился просить руки его прославленной дочери - да не иначе эта безродная наглая шавка Артур Николс мечтает только о деньгах Шарлотты! По деревне начинают ползти слухи, вскоре все знают, что произошло, Николс ходит больной, бледный, отказывается от еды, продолжает ответственно выполнять свои обязанности и готов свалить хоть в Австралию миссионером.
...Напряженность растет, папа Патрик и Артур начинают уже цапаться на людях, нервы у Николса периодически сдают настолько, что при виде Шарлотты в церкви он смертельно бледнеет, дрожит и теряет дар речи на глазах у всего прихода (чувствительные прихожанки потихоньку начинают всхлипывать.)
...И вот наступает день окончательного прощания. Николс, собравшийся уезжать из прихода, приходит в дом Бронте сдать дела приходской школы, не застает Шарлотту (в столовой, где она обычно сидела в это время, идет уборка), и ему становится так хреново, что он в голос рыдает у садовой калитки. Шарлотта видит эту сцену в окно, не выдерживает и выбегает в сад, чтобы сказать мистеру Николсу несколько утешительных слов - но по-прежнему не может дать ему ни малейшей надежды.
...Влиятельные знакомые Шарлотты, сочувствуя молодому викарию, предлагают ему два хороших места, но он отвергает оба предложения, не желая уезжать далеко от Хауорта. Более того, он набирается духа писать Шарлотте в тайне от ее отца. На первые письма она не отвечает, но потом не выдерживает, и завязывается переписка, а потом и начинаются встречи - в тайне от мистера Бронте.
...В конце концов Шарлотте удается переупрямить папу, и тот соглашается принять "другого мужчину" в своем доме в качестве зятя (тем более, что новый помощник во всех отношениях уступает расторопному и ответственному мистеру Николсу). Артур соглашается и жить под крышей тестя, заботясь о нем до конца его лет, и на брачный контракт, по которому все деньги Шарлотты не переходят мужу, а даже в случае ее смерти достаются отцу.
(Ну и еще более романическая вишенка на торте: как уже упоминалось, Патрик Бронте был уверен, что раз уж Николс - сын фермера (как и сам Патрик, кстати), то и родственники у него такие же нищие, тупые и необразованные, так что Шарлотта ехала на медовый месяц в Ирландию, несколько обеспокоенная перспективой знакомства с семьей Беллов, усыновивших когда-то Артура. И вдруг выясняется, что Николс все это время молчал о том, что родичи-то как раз богатые, успешные и образованные, и поклонники творчества Шарлотты, и живут в полном слуг доме, так что вышла она за настоящего джентльмена из хорошей семьи, - сюжетный ход, который Джейн Остен, я думаю, всецело бы одобрила
).Вот чем не очередная история о гордости, предубеждении и доводах рассудка?
Конечно же, ангелом небесным Артур Николс не был и после свадьбы в самом деле пытался заполнять все ее свободное время собой (впрочем, вполне ведь понятное желание со стороны мужчины, который к этому браку шел два долгих года, а до того еще несколько лет не осмеливался признаться Шарлотте в своих чувствах) и пытался заставить Эллен Насси, подругу и многолетнюю корреспондентку Шарлотты, сжигать "слишком откровенные" письма своей жены, чтобы потом чего не вышло наружу. С другой стороны, Шарлотта, судя по письмам, прошла путь от уважения "мистера Николса" к симпатии "к Артуру", а от нее к теплой привязанности к "моему дорогому мальчику". И нет никаких свидетельств (кроме заявления той же Эллен Ниссей, отчаянно ревновавшей Шарлотту к ее мужу и как раз создавшей миф о зловеСЧем тиране), что Николс прямо-таки запрещал Шарлотте заниматься творчеством (он, кстати, ее романы читал, и с удовольствием). Даже здоровье Шарлотты за первые полгода свадьбы, до несчастливой ее беременности, заметно окрепло, ее перестали мучить бесконечные простуды, головные боли и невралгия (цинично предположу, что благодаря - в том числе - наконец-то вошедшему в ее жизнь сексу).
Возможно (и вполне вероятно), что в дальнейшем из Артура еще повылезало бы много чего мужского-викторианского, но в то же время все, его знавшие, отмечали, что он был человек добрый, заботился о своей умирающей жене (в последние дни так и вовсе находился при ней безотлучно), потом шесть лет присматривал за тестем, который с ним окончательно примирился. А еще готовил к печати ранние произведения Шарлотты и пресловутую слегка начатую "Эмму", сберег много юношеских произведений Шарлотты, ее брата и сестер, и даже умирая (полвека спустя, будучи во втором счастливом браке), попросил повесить ее портрет в свою комнату и умер с именем первой жены.
Чего не любил, так это публичности, да. Болезненно переживал всякие посторонние попытки покопаться как следует в ее биографии, общался только с немногими исследователями, но зато и не пытался добиться славы и денег, спекулируя на ее имени и наследии.
(Да и вообще, если представить, трагичнейший ведь конец романа и для него случился, не только для Шарлотты: только женился на любимой женщине, только она забеременела - как вдруг ее болезнь, долгие мучения, смерть, и снова нет ничего, ни жены, ни ребенка.)
В общем, к чему я это? Да, пожалуй, к тому, что, пусть даже Шарлотта ничуть не меньше Джейн мечтала о браке по любви, может быть, не так уж плохо она поступила, что дала шанс человеку, который на первый взгляд кажется заурядным и непримечательным, а при ближайшем рассмотрении оказался способен на порывы и решения, казалось бы, плохо сочетающиеся с образом недалекого, преисполненного чувством собственной значимости, викария? Может быть, Джейн Остен такой ход вполне одобрила бы и в романе (вспомним того же Эдварда Феррарса), и в жизни.
Не знаю, стоит ли жалеть, что в окружении Джейн не нашлось мужчины достаточно неблагоразумного, чтобы проникнуться ею самой, а не ограничиться столь осмотрительными (и, на мой взгляд, столь печальными в ее романах) подсчетами годовых доходов, - может быть, кстати, самой Джейн это было не слишком нужно, но Шарлотта, кажется, все же не пожалела слишком сильно о том, что сама стала героиней романа, пусть и на короткое время.И, кстати, о (почти) литературном. При том, что "Джен Эйр" - любимая мною книга, и ее можно перечитывать бесконечно, то как реалистическое повествование, то как романтическую историю, то как готический роман, все же "Городок" произвел на меня более сильное впечатление - но его-то мне перечитывать совсем не хочется, настолько его стылый холод пробирает до костей (и со столькими тоскливыми мыслями коррелирует, увы). И именно поэтому, на мой взгляд, романы Джейн не произвели большого впечатления на Шарлотту оттого, что ее-то собственное жизненное пространство куда легче было украсить безумными женами на чердаках и разбитыми молнией каштанами, чем пытаться вообразить на фоне чужих домов и школ, могил сестер и брата и кабинета с ревнивым старым папой сады Пемберли. Разумеется, Шарлотта вовсе не была загадочной девой с мрачных пустошей, но все же кажется мне, что главное отличие ее от Остен - отсутствие чувства защищенности. Джейн тоже совершенно не как сыр в масле каталась и на свою семью ишачила изрядно, но все-таки при ней всегда была любимая сестра, братья худо-бедно заботились, а перспектива работать на чужих людей даже в страшном сне не стояла.
Говоря более внятно: Джейн могла находить отдушину в уютной стороне стабильной повседневности, когда жизнь, в общем-то, хороша уже потому, что там временами есть все эти
чаепития, балы, сплетни и разговоры о замужестве; Шарлотта - делать вид, что "есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю", чтобы не остаться один на один с той повседневностью, в которой стабильности нет ни на грош и проблемы приходится решать самой-самой.
@темы: Изба-читальня, Dear diary
-
-
04.10.2016 в 22:03-
-
05.10.2016 в 02:06-
-
08.10.2016 в 12:48И правда что, жизнь бывает позакрученней ромнов
готовый сценарий для костюмированной драмы.
-
-
08.10.2016 в 18:47-
-
16.03.2018 в 09:52